РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КРИЗИС В РОССИИ (1917 — 1921). ИЛЛЮЗИИ И РЕАЛЬНОСТЬ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА»

Политико-экономические идеалы большевизма. 1917—1921 гг. Термин «военный коммунизм» был «изобретен» одним из видных большевиков, постоянно вступавшим в дискуссии с В. Лениным,— А. Богдановым, Он называл «военным коммунизмом» организацию общества, при которой армия безусловно подчиняет себе тыл, создавая «организацию массового паразитизма и истребления». Сам Ленин заговорил о «военном коммунизме» лишь веной 1921 г., связав его с продовольственной разверсткой. Но несомненно, что одним из главных источников той организации, которую начал анализировать Богданов, была идеология большевизма, его воззрения на политико-экономические механизмы общества. В основе этих воззрений лежал лозунг «преодоления частной собственности». Частная собственность напрямую связана с рыночными, товарно-денежными отношениями. Вот почему целью перехода к социализму большевики считали ликвидацию рынка, ликвидацию денежного обращения, замену их централизованным производством и распределением. Место рынка как регулятора всей хозяйственной жизни должен был занять планово-распределительный механизм. Для этого и требовалась «диктатура пролетариата», иными словами, жесткая централизаторская система, способная довести единую волю центра до самых отдаленных уголков, чтобы контролировать потоки сырья и ресурсов, идущих снизу вверх, а затем — продуктов, идущих сверху вниз. Всё без исключения в идеале должно было быть взято на «учет и контроль». Для этого требовался особо подготовленный и преданный административный аппарат, а также население, принимающее данную систему как единственно возможную и верную. Идеалом было и такое ограничение права собственности, при котором никакие предметы — от участка земли до швейной машинки — не могли бы быть использованы для производства продуктов на продажу с целью получения дохо-
да, не предусмотренного административно-распределительным механизмом.
Помимо идеологических схем, большевики опирались и на своеобразно понимаемую ими экономическую практику других стран, и прежде всего Германии. Именно там наиболее последовательно для общества, сохранявшего частную собственность, вовремя войны было осуществлено принудительное регулирование производства и потребления. Там были введены трудовая повинность и карточки, отменена свободная торговля, введены твердые цены. Однако Ленин, восторгаясь германской системой, не называл ее «военным социализмом». Он утверждал, что это «военно-государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих». Но тем не менее он считал, что такая система есть последняя ступень перед настоящим социализмом. Для того чтобы подобно алхимику превратить «каторгу для рабочих» в социализм, нужно только найти «философский камень». А этим «камнем» является создание революционного правительства во главе с партией большевиков, которое отменит частную собственность во всех видах и тем самым «каторга» превратится в благо для всех.
Следует отметить, что Ленин был отнюдь не одинок в своих взглядах. Практика тех лет показывает, что социалисты всех оттенков начала века мыслили так же. И умеренные, и радикальные. Они расходились лишь в сроках, темпах и способах осуществления такого идеала.
Как мы видели, не отставала от этих процессов и Россия. В стране, где доля государственной (казенной) собственности была исключительно велика по сравнению с Европой, начиная еще с петровских времен, централизация производства и распределения набирала силу.
Но российский административно-управленческий аппарат, не чета немецкому, проваливал все централизаторские планы всех царских и временных правительств. Это давало преимущество большевистским лидерам в их моральном самообоснова-нш! борьбы за власть.
Централизация постоянно порождает опасность политической диктатуры и постоянно не выдерживает собственной тяжести. Интересно, что отказ от «военного коммунизма» в России и «военного государственно-монополистического капитализма» в Германии произошел почти одновременно весной 1921 г. Но привычные формы хозяйства (хотя и по разным причинам) притягивали к себе обе страны. Россия на рубеже 20-х и 30-х гг. решительно возвращается к централизованной плановой экономике и устанавливает тоталитарный коммунистический режим. В Германии в 1933 г. пришедшие к власти национал-социалисты также усиливали планово-централизаторские процессы, контроль над распределением, а политический режим стал тоталитарным.
Наконец, источником, формировавшим политические идеалы большевиков, стала жестокая реальность, с которой им пришлось столкнуться, придя к управлению страной. Это прежде всего относилось к настроениям масс. Не только крестьяне, но и значительная часть рабочих были настроены антибольшевистски. Они не только в течение 1917—1921 гг. принимали антибольшевистские резолюции, но и активно участвовали в вооруженных антиправительственных выступлениях. Поэтому предстояло создать такую политико-экономическую систему, которая бы позволила рабочим поддержать силы для производства хотя бы на минимальном уровне, но одновременно поставила бы их в жесткую зависимость от властей и администрации, определявших уровень продовольственных норм и норм выработки продукции.
В реальности эти цели достигались лишь при наличии мощного репрессивного аппарата.
«Военный коммунизм» на практике. Придя к власти, правительство большевиков сразу же начало так называемую «красногвардейскую атаку» на капитал, хаотично национализируя предприятия, служащие и владельцы которых обвинялись в «саботаже и контрреволюции». Однако попытки в соответствии со своими же собственными политическими установками передать предприятия в управление рабочим, фабрично-заводским комитетам на-
толкнулись на то, что фабзавкомы, представлявшие рабочих, искали лишь личной выгоды, а производство было близко к краху. Как писал один из видных революционеров, Н. Подвойский, весной 1918 г.: «Рабочие и крестьяне, принимавшие самое непосредственное участие в Октябрьской революции, не разобравшись в ее историческом значении, думали использовать ее для удовлетворения своих непосредственных нужд». Такие намерения были объявлены «анархо-синдикализмом», т. е. стремлением противопоставить групповые интересы трудящихся общегосударственным интересам диктатуры пролетариата. 28 июня 1918 г. Ленин подписывает декрет о национализации почти всей крупной промышленности. Формально он был связан с Брестским миром, так как по его условиям приходилось платить выкуп за всю национализированную после 30 июля 1918 г. германскую собственность. Немцы списков такой собственности не представили, а советское правительство их также не имело. Было решено объявить о переходе в руки государства всей крупной собетаенности во всех отраслях промышленности сразу. В ноябре 1920 г. были подвергнуты национализации и мелкие предприятия, являвшиеся кустарными, ремесленными мастерскими. Национализированные или поставленные под государственный контроль предприятия не имели права покупать сырье и продавать продукцию. Но сырье и топливо не подвозились, оплата за произведенную продукцию не осуществлялась. Производство катастрофически падало, что было следствием не только повсеместных военных действий, но и постоянно усиливавшейся централизации. Рабочие бежали с предприятий.
Еще сложнее обстояло дело в деревне. В соответствии с «Декретом о земле», принятым 25 октября 1917 г., помещичьи, монастырские и иные земли конфисковывались и передавались крестьянам. Советская власть утверждала, что крестьянство в целом получило 150 млн десятин земли. Но эта цифра никогда не была доказана. Иные подсчеты утверждают, что наоборот — в ходе конфискации было изъято только в 1918 г. не менее 45 млн десятин крестьянской земли, находившихся на хуторах и
отрубах, т. е. полученных крестьянами по земельной реформе Столыпина. «Декрет о земле», составленный эсерами, но проведенный в жизнь Лениным, сводился не только к конфискации земель, но к их фактической национализации, а также к введению уравнительного землепользования, к запрету расширять запашку, арендовать и покупать землю, использовать труд наемных работников. Эта аграрная революция не была итогом неких вековых мечтаний крестьянства или реализацией большевистской доктрины. Она стала итогом заблуждений, господствовавших в умах «прогрессивной» интеллигенции многие десятилетия. Ее призывы к равенству и идеалистической справедливости были реализованы на практике большевизмом. Но трудящийся крестьянин землю потерял. Была возрождена община, причем даже не в той форме, которая существовала до столыпинских реформ. Она возродилась в самой примитивной форме, характерной для «азиатского способа производства», главным в котором было прямое изъятие продовольствия на условиях коллективной ответственности.
Все это вместе и привело к ужасающему падению уровня аграрного производства. В январе 1919 г. была официально введена продовольственная разверстка. На этот раз, в отличие от царского и временных правительств, за невыполнение заданий по сдаче продовольствия вводились суровые карательные санкции. Они стали главным способом добывания продовольствия. Но и это не помогало. Нарастал стихийный обмен, еще быстрее, чем прежде развивался «черный рынок». Чтобы не допустить поездок горожан в деревню, а крестьян в город и пресечь «буржуазную» стихию, крупные города были окружены заградительными отрядами. Население городов или вымирало, или бежало. С 1917 по 1921 г. население, например, Петрограда сократилось с 2,5 млн человек до 700 тыс. человек. В отдельные месяцы смертность от голода была такой же, как и в критические недели ленинградской блокады. Фактически лишь «черный рынок» помогал выжить тем, кто не имел возможности получить улучшенное снабжение, работая в партийно-государственном аппарате.
Исчезали продукты, люди, рабочая сила. Выход виделся в ускорении милитаризации труда, ибо энтузиазм отдельных фанатиков никогда не мог заменить нормального функционирования экономики, Вместо этого создавались новые «трудовые армии*, работавшие на ааготовке дров, ремонте дорог и т. п. Централизованное планирование порождало все новые учреждения типа Главкрахмал, Главшвеймс,-шина, Главспичка, Главкость или Чеквалап — Чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей. Но разрастание такого рода учреждений имело и иную причину: их наличие позволяло устроить на работу и получить карточки для родные, знакомых, друзей. Способ же обосновать необходимость открытия новой «конторы» находился всегда, Именно в годы «военного коммунизма» сложилась извращенная антирыночная централизованная экономика, зачатки которой обнаруживаются и в конце
XX века.
Всеобщая нехватка товаров, сопровождавшаяся актирыночной риторикой, неизбежно вела к «ком мунизации» быта. Отменялась плата за зоду, гаг, электричество, тем более что вода ке шла, газ н горел, электролампочки не светились. Бесплатныь проезд в городском транспорте был обусловлен тем, что транспорт остановился. Отмена квартплаты проводилась после того, когда путем «уплотнения» в «буржуйские» квартиры вселялось несколько семей, не имевших возможности оплатить ее. Итогом «военного коммунизма» стало полное разрушение хозяйства, массовый голод и деградация. Но советская власть удержалась.
«Красный террор». Во всех известных истории революциях победившие революционеры возводили террор в ранг государственной политики. Революция в России не являлась исключением. Исключительными были размах и степень жестокости этого террора. Немалая часть российского образованное общества находила доводы для морального оправдания террора начиная с 70-х гг. XIX века. В конечном счете в среда революционной иктеллигенц:г-‘ победила точка зрения, гласившая: «Цель оправдывает средства». Все это в сочетании с «научным»
‘*
обоснованием исторического процесса как непримиримой борьбы классов и убежденностью в том, что диктатура пролетариата обязана быть безжалостной яе только к противникам, но и к колеблющимся, сомневающимся, породило такое явление, как 4красный террор».
Придя к власти, большевики отменили смертную казнь, хотя анархические убийства происходили повсеместно. Впрочем, уже в начале июня 1918 г. смертная казнь была официально восстановлена. Созданная еще до этого, в декабре 1917 г., ВЧК, или Всероссийская чрезвычайная комиссия до борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, проводила акции устрашения политических противников. В июне 1918 г. Ленин призывал: «Надо поощрять энергию и массовидность террора». До июля 1918 г. в составе ВЧК работали как большевики, так и левые эсеры. Но 6 июля 1918 г. отряд ВЧК в Москве, контролировавшийся левыми эсерами, начал антибольшевистское восстание, которое сами эсеры назвали «четвертой революцией». После его подавления латышскими стрелками и запрета партии левых эсеров, ВЧК, как и большинство государственных учреждений, приобрела однопартийный, большевистский характер, став главным репрессивным органом коммунистической партии.
30 августа 1918 г. в Москве было совершено покушение на Ленина. Долгие годы утверждалось, что эта акция была произведена эсеркой Ф. Каштан, однако в последнее время эта версия подвергается сомнению.
В ответ на это и ряд других покушений было объявлено о начале «красного террора» как сознательной, оформленной специальными декретами государственной политики. Сущность «красного террора» состояла в последовательном уничтожении представителей предпринимательских слоев, офи-!>, дерства, не желавшего служить в Красной Армии, иевященнослужителей, нереволюционной интелли—Яенции, зажиточного крестьянства. В одной из теле-грамм Ленин давал указание о необходимости про-%Лести «…беспощадный массовый террор против ку-,. лаков, попов и белогвардейцев». Так же нередко { репрессиям подвергались и группы рабочих круп-
Основным методом «красного террора» стали внесудебные расстрелы, которые санкционировала ВЧК. Отчитывалась она только перед Совнаркомом. Важное место в репрессивной политике занимали концентрационные лагеря, в которые, по постановлению съезда большевиков в 1919 г., отправлялись и рабочие, не выполнявшие нормы выработки, выпускавшие бракованную продукцию. Таким образом, методы «красного террора» были нацелены не только на подавление и запугивание реального и потенциального противника, но и на «перевоспитание» трудящихся масс в целях установления новой трудовой дисциплины, ликвидирующей право на забастовки, выбор места работы, конфликты с администрацией.
«Красный террор» распространялся на воинскую дисциплину в Красной Армии. Необычайный размах приобрел антиказачий террор. Особенно жестокие формы он приобрел на Дону, где, по некоторым подсчетам, было истреблено до 50% казачьего населения. Дон был объявлен «русской Вандеей».
Казачество, поначалу занимавшее нейтральную позицию в борьбе красных и белых, для новой власти было одним из самых подозрительных формирований в России. Его крепкие землевладельческие традиции и воинская служба создавали потенциальную угрозу для власти, исповедовавшей уравнительный коммунизм. В январе 1919 г. руководство большевистской партии принимает решение начать «самую беспощадную войну со всеми верхами казачества путем их поголовного истребления». Началось расказачивание, в результате которого, как признавал один из его руководителей, С. Сырцов, «станицы обезлюдели». Все это приводило к нарастанию сопротивления новой власти.
Идеологи и пропагандисты революционной власти утверждали, что «красный террор» есть всего лишь ответ на «белый террор». Несомненно, что в революционной, гражданской войне все стороны, участвовавшие в ней, были ожесточены и допускали противоправные, антигуманные действия. Особенно взрывную реакцию вызывали репрессии, проводи пкуиационными войсками,
_ и десантами союзнических войск. Но они были чужой земле, так же как и отличавшиеся край-дом! жестокостью и непримиримостью интернацио-налъные отряды, действовавшие в Красной Армии. Ослабление воинской дисциплины сказывалось на поведении многих белых частей, проводивших реквизиции, казни, участвовавшие в погромах. Главное же отличие состояло в том, что террор не объявлялся антибольшевистскими военными руководителями государственной политикой настоящего и будущего. Красный же террор был абсолютно осознанной государственной политикой. Для осуществления массового террора требовались как организаторы, так и исполнители. Он стал возможен лишь при условии раскола страны, раскола народа. Политика «красного террора» позволила большевистскому режиму закрепиться у власти и, выбив своих наиболее активных противников, загнать проявления недовольства «внутрь».
Революция и духовная жизнь. Революция в России была в немалой степени следствием кризисных явлений в духовной жизни. Но в годы революции этот кризис не только не был преодолен, но и еще больше углубился. Революционный взрыв означал прежде всего непримиримое отрицание традиционных основ культуры и духовной жизни: религии, классического искусства, традиций народной жизни. Все они рассматривались как проявления «ре—акционной» культуры, охарактеризовывались как «пережитки» феодального и буржуазного общества.
Самый сильный удар был нанесен после Октября 1917 г. по церкви. В январе 1918 г. Совнарко-»мом был принят декрет об отделении церкви от го-;0ударства. Формально это был общедемократический шаг, но фактическое лишение церкви имущест-*» и юридических прав, содержавшееся в этом дек-,r-je, ставило церковь вне закона и делало ее объек-‘1том государственных гонений. В ноябре 1917 г. впе-рвые после Петровской эпохи, когда было упразднено патриаршество, в России избирается патриарх. Им стал московский митрополит Тихон — выдающийся религиозный и духовный деятель России XX века. Тихон неоднократно и прямо обращался к новой власти, обличая террор, репрессии, призывая ее по меньшей мере смягчить свою политику. Одновременно Тихон отказывался от прямой поддержки какого-либо политического антибольшевистского течения, считая своей главной миссией пропс-ведь мира и единения людей. Однако власть, стремясь провести «красногвардейскую атаку» на чуз ства верующих, приступила к закрытию церквей к монастырей, изъятию икон и святых мощей. Воинствующий атеизм стал государственной политикой. Подлинная свобода духа, означавшая осознанный выбор веры, на деле была отменена.
Революция напрямую затронула и школу. Отменялась плата за обучение, что было, несомненно, исторически необходимой мерой, но при этом финансирование образования многократно сократилось даже по сравнению с периодом марта — октября 1917 г. Новая школа называлась «единой, трудовой». В ней отменялись как ненужные и устаревшие атрибуты старой школы: урочная система, отметки и экзамены, задания на дом. Вводилось совместное обучение мальчиков и девочек взамен раздельного, существовавшего ранее. Какое-то времк после этого еще существовали и старые образовательные учреждения — гимназии и реальные училища, но и они закрывались. Только самоотверженность учителей, преданных своему делу, позволяли не дать угаснуть школе в условиях революции и гражданской войны.
На территориях, контролировавшихся антибольшевистскими силами, финансовое положение школьной системы было также плачевным. Средства шли на войну. Лишь в Крыму в 1920 г. были сделаны попытки увеличить долю расходов на обучение, строились планы возрождения всей системы образования.
Одновременно с разрушением старой, традиционной школы советская власть провозгласила кур-на ликвидацию неграмотности, то есть подтвердил.; задачу, которая была объявлена важнейшей еще при премьерстве П. А. Столыпина. Новые буквари носили ярко выраженный пропагандистский характер, обличавший старые порядки и убеждавший в скором пришествии полной справедливости и полного благосостояния.
Трагичным оказалось положение выдающихся русских ученых, вынужденных испытывать лишения. Некоторые академики умерли голодной смертью. Российская наука несла тяжелые потери. Лишь только когда создалась угроза выезда за границу единственного лауреата Нобелевской премии академика И. П. Павлова, Ленин распорядился улучшить условия существования некоторых видных ученых. Тем не менее многие выдающиеся специалисты бежали на Юг России, с простой целью — физически выжить. Цвет российской науки собрался в Крыму, где был основан Таврический университет. Большинство крупных ученых были подозрительны новым властям, так как их представители в период между мартом и октябрем 1917 г. активно работали в составе Временного правительства, хотя занимались не политической работой, а строили планы развития науки и образования в будущей России. Не принимая многих сторон дореволюционного режима, они в еще большей степени отказывали в поддержке режиму утверждающемуся.
В художественной культуре откровенно антиреволюционные позиции заняли писатели, художники, которые исповедовали принципы классического наследия. Не приняли революции И. Бунин к
A. Куприн. Страдал от зверств гражданской войны
B. Короленко. На другом фланге оказались авангардисты, видевшие в революции воплощение своих художественных идеалов. В первые месяцы после Октября 1917 г. все ведущие административные Посты в ведомствах, руководивших искусством, были заняты представителями авангарда, которые на деле стали сбрасывать классическую культуру «с парохода современности». Но их понимание революции носило абстрактно-восторженный характер и Вскоре они оказались неугодны новым властям.
Другой революционной новинкой в культуре стало возникновение и развитие так называемых «про-[леткультов». Их идеологи и практики исходили из Доктрины классового характера культуры. Они бы-уверены в том, что раз пролетариат — самый ^Передовой класс, то именно он и создаст самую пере-!Довую культуру. На деле это вылилось в громкие декларации и существование кружков самодеятельности. Ленин почувствовал опасность, исходящую от пролеткультовцев, в том, что они пытались играть самостоятельную роль, выходя за рамки жестких пропагандистских доктрин. Он относился к культуре как к практической части пропагандистской машины. Даже монументальную живопись и скульптуру он рассматривал только под этим углом зрения. Он также настаивал на использовании в этих целях кинематографа как доступного вида культуры.
Новые идеологи пытались внедрить новые отношения и в быт. Старые, в ряде положений действительно несовершенные законы о семье были отменены и введены новые, признававшие свободу развода, отменявшие действительность церковного брака. Традиционная мораль была объявлена «буржуазной», а революционная мораль должна была быть подчинена интересам пролетарской диктатуры. Старая бытовая культура разрушилась, а новые, искусственные формы не прививались в массовом сознании. Их насаждение силой отторгалось сознанием миллионов людей.
Тем не менее новый революционный дух захватил часть молодежи из разных слоев. Она не только сама верила в то, что новый мир близок, но и отвергала все, что вызывало сомнения в этой вере.
ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ
Из писем крестьян (1918 г.)
«Ставили нас рядом… целую одну треть волости шеренгой и в присутствии других двух третей лупили кулаками справа налево, а лишь кто делал попытку улизнуть, того принимали в плети».
«По приближении отряда большевиков надевали все рубашки и даже женские кофты на себя, чтобы предотвратить боль на теле, но красноармейцы так наловчились, что сразу две рубашки внизывались в тело мужика-труженика. Отмачивали потом в бане или просто в пруду, некоторые по несколько недель не ложились на спину. Взяли у нас все дочиста, у баб всю одежду и холсты, у мужиков пиджаки, часы и обувь, а про хлеб нечего и говорить…»
«В комитеты бедноты приказали избирать из большевиков, а у нас все большевики вышли все негодящиеся из солдат, отбившиеся, прямо скажем, хуже дерьма. Мы их выгнали. То-то слез было, как они из уезда Красную Армию себе в подмогу звали. Кулаки-то откупились, а крестьянам спины все исполосовали и много увезено, в 4-х селах 2—3 человека убито, мужики там взяли большевиков в вилы, их за это расстреляли».
Из декларации, приметой уполномоченными петроградских рабочих
Мы, рабочие петроградских фабрик и заводов, обращаемся к Всероссийскому Съезду Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов со следующим заявлением:
25 октября 1917 г. большевистская партия в союзе с партией с.-ров и опираясь на вооруженных солдат и матросов свергла Временное правительство и захватила власть в свои руки.
Мы, петроградские рабочие, в большинстве своем приняли этот переворот, совершенный от нашего и без нашего ведома и участия, совершенный накануне второго съезда Советов, которому предстояло сказать свое слово по вопросу о власти.
Более того. Рабочие оказали поддержку новой власти, объявившей себя правительством рабочих и крестьян, обещавшей творить нашу волю и блюсти наши интересы. На службу ей стали все наши организации, за нее была пролита кровь наших сыновей и братьев, мы терпеливо переносили нужду и голод; нашим именем сурово расправлялись со всеми, на кого новая власть указывала, как на своих врагов; и мы мирились с урезыванием нашей свободы и наших прав во имя надежды на данные ею обещания.
Но прошло уже четыре месяца, и мы видим нашу веру жестоко посрамленной, наши надежды глубоко растоптанными.
Новая власть называет себя советской и рабочей, крестьянской. А на деле важнейшие вопросы государственной жизни решаются помимо Советов; ЦИК вовсе не собирается или собирается затем, чтобы безмолвно одобрить шаги без него, самодержавно предпринятые народными комиссарами. Советы, не согласные с политикой правительства, бесцеремонно разгоняются вооруженной силой; и всюду голос рабочих и крестьян подавляется голосом делегатов, якобы пред-
ставляющих 10-миллионную армию, дезорганизованную большевистской политикой, существующую только на бумаге, частью демобилизованную, частью самовольно обнажившую фронт и разбежавшуюся по домам. На деле всякая попытка рабочих выразить свою волю в Советах путем перевыборов пресекается, и не раз уже петроградские рабочие слышали из уст представителей новой власти угрозы пулеметами, испытали расстрелы своих собраний и своих манифестаций.
Нам обещали немедленный мир, демократический мир, заключенный народами через головы своих правительств. А на деле нам дали постыдную капитуляцию перед германскими капиталистами. Нам дали мир, наносящий сильнейший удар всему рабочему Интернационалу и поражающий насмерть русское рабочее движение. Нам дали мир, закрепляющий распад России и делающий ее добычей иностранного капитала, мир, разрушающий нашу промышленность и позорно предающий интересы всех народностей, доверившихся русской революции. Нам дали мир, при котором мы не знаем даже точных границ своего рабства, потому что большевистская власть, столько кричавшая против тайной дипломатии, сама практикует худший сорт дипломатической тайны и, уже покидая Петроград, до сих пор не сообщает полного и точного текста всех условий мира, самовольно распоряжаясь судьбами народа, государства, революции.
Нам обещали хлеб. А на деле нам дали небывалый голод. Нам дали гражданскую войну, опустошающую страну и вконец разоряющую ее хозяйство. Под видом социализма нам дали окончательное разрушение промышленности и расстройство финансов, нам дали расхищение народного достояния и накопленных капиталов людьми с ненасытным аппетитом. Нам дали царство взяточничества и спекуляции, принявших неслыханные размеры. Нас поставили перед ужасами длительной безработицы, лишив нас всяких способов действительной борьбы с ней. Профессиональные союзы разрушены, заводские комитеты не могут нас защитить, городская дума разогнана, кооперативам ставят помехи. Покидая Петроград, Совет Народных Комиссаров бросает нас на произвол судьбы, закрывая фабрики и заводы, вышвыривая нас нз улицу без денег, без хлеба, без работы, без органов самозащиты, без всяких надежд на будущее.
Нам обещали свободу. А что мы видим на деле? Где свобода слова, собраний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все растоптано полицейскими каблуками, все раздавлено вооруженной рукой. В годовщину революции, оплаченй нашей кровью, мы снова видим на себе железные оковы бесправия, казалось, вдребезги разбитые в славные февральские дни 1917 г. Мы дошли до позора бессудных расстрелов, до кровавого ужаса смертных казней, совершаемых людьми, которые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и судьями, и палачами.
Так вот во имя чего льется ручьями кровь рабочих и
крестьян России. Так вот во имя чего разогнано Всенародное
Учредительное собрание, за которое гибли на виселицах, на
•, каторге, в тюрьмах и ссылке наши лучшие люди, за которое
. десятилетиями боролись мы и наши отцы.
Но нет! Довольно кровавого обмана и позора, ведущего революционную Россию к гибели и расчищающего путь новому деспоту на место свергнутого старого. Довольно лжи и ‘ предательства. Довольно преступлений, совершаемых нашим именем, именем рабочего класса.
Из письма В. И. Ленину историка м политического деятеля Н. А. Рожкова (19 января If 19 г.)
‘I Хозяйственное, в частности продовольственное, положение
Советской России совершенно невозможно и с каждым днем . ухудшается. Близится конечная страшная катастрофа. Не буду , сейчас говорить о причинах ее в общехозяйственном смысле,— об этом, если Вы того паче пожелаете, можно написать особо, X, , пока же буду вести речь только о продовольственном вопросе.Положение здесь таково, что, например, половина населения Петрограда обречена на голодную смерть. При таких условиях Вы не удержитесь у власти, хотя бы никакие интервенты и белогвардейцы Вам непосредственно не угрожали. Не помогут Ваши угрозы заградительным отрядам: в стране господ-. ствует анархия, и Вас не испугаются и не послушают. Да если s6bi и послушали, то ведь дело не в этом,— дело в том, что вся ‘Ваша продовольственная политика построена на ложном осио-ании. Кто мог бы возражать против государственной монопо-Йии торговли важнейшими предметами первой необходимости, . если бы правительство могло ими снабдить население в доста-«.точном количестве! Но ведь это невозможно. Вы этого не ,- можете и нэ сможете. Нельзя же, не рискуя собственным ;, Существованием, брать на себя ответственность за дело, за-гЧредрмо безнадежное.
V Сохраните Ваш аппарат снабжения и продолжайте его ис-t Пользовать, но не монополизируйте торгозли ни одним предметом-питания, даже хлебом. Снабжайте, чем можете, но разрешите вполне свободную торговлю, диктаторски предложите всем местным Советам снять все запрещения ввоза и вывоза, уничтожьте все заградительные отряды, если нужно, даже силой. Без содействия частной торговой инициативы Вам, да и никому, не справиться с неминучей бедой. Если Вы этого не сделаете — сделают Ваши враги. Нельзя в XX веке превратить страну в конгломерат замкнутых местных рынков; в наше средневековье, когда население в пределах нынешней Советской России было в 20 раз меньше, это было естественно. Теперь это вопиющая нелепость. Мы с Вами разошлись слишком далеко. Может быть, и даже всего вероятнее, мы не поймем друг друга. Но положение, по-моему, таково, что только Ваша единоличная диктатура может пресечь дорогу и перехватить власть у контрреволюционного диктатора, который не будет так глуп, как царские генералы и кадеты, по-прежнему нелепо отнимающие у крестьян землю.
Из выступления на VSH Всероссийском съезде Советов
одного из лидеров меньшевиков, Ф. И. Дан»
(13 декабря 1f20 г.)
…За истекший год поражает всякого наблюдателя прогрессивное отмирание всякой советской системы управления государством. Вся советская система сверху донизу за этот год была парализована. Все из вас знают, что на местах Советы совершенно перестали собираться, и для поддержания хоть какой-нибудь видимости жизни в них вместо собраний уполномоченных собирались какие-то расширенные собрания Советов с фабрично-заводскими комиссиями, с представителями профсоюзов и т. д. Советы же как органы государственного управления почти никогда не функционировали, за них действовали самовластно исполкомы и президиумы.
Я остановлюсь в особенности на отмирании высшего нашего советского законодательного органа — ВЦИК. Самые важные законодательные акты были проведены без всякого участия ВЦИК…
Из письма заведующего секретным отделом ВЧК Ф. Э. Дзержинскому |4 декабря 1920 г.)
Тов. Лацис глубоко прав, когда говорит, что Коммунизм и Религия взаимно исключаются, а также глубоко прав и в том, что религию разрушить не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК.
…Линия, принятая ВЧК по разрушению религии, с практической сторонь! в принципе верна, зз исключением вопроса о возможности разложения религии из центра, через лиц, занимающих высшие посты церковной иерархии. Проделанный ВЧК опыт в этом отношении потерпел фиаско.
…СОВЧК за последнее время в своих планах по разложению церкви сосредоточивает все свое внимание именно на поповскую массу, и что только через нее мы сможем, путем долгой, напряженной и кропотливой работы, разрушить и разложить церковь до конца. Некоторые успехи в этом отношении уже отмечаются, правда пока что не в большом масштабе. Этот путь верен тем более потому, что церковные старые волки… могут действовать для нас лишь постолько, посколько нужно им для того, чтобы спасти свою шкуру, душа же их видит и делает другое, тогда как низшее попо-вство, освободившись от волчьих когтей больших церковных волков, иногда совершенно искренно работает на нас и с нами, и, кроме того, непосредственно работая в верующей массе, низшие попы, проводя нашу пинию, разложение будут вносить в самую гущу верующих, а это — все.
До сих пор ВЧК занимались только разложением православной церкви, как наиболее могущественной и большой, чего не достаточно, так как на территории Республики имеется еще ряд не менее сильных Религий, какое Ислам и пр., где нам также придется шаг за шагом внести то же разложение, что и православной церкви.
Из дневника выпускника Института Красной профессуры И. И. Литвинова (9 февраля 1922 г.)
…Образованные народы,(привыкшие критически мыслить и сознавать ответственность за каждый свой поступок, стадному чувству не так подвержены. Скопом они почти никогда не действуют. И революция для них поэтому, как и еще по многим причинам, теперь почти немыслима. То, что было возможно в России, в Западной Европе, особенно в Англии, и Америке невозможно. И этим объясняется отсутствие революции на Западе, несмотря на страшную войну и на значительные страдания масс. Вообще всякое действие скопом, всякое стихийное, никем не организованное движение свойственно исключительно народам, очень низко стоящим на ступени развития. Культурный человек — в корне индивидуалист, стадное чувство у него притуплено, заглушено самодисциплиной и самокритикой.
Из статьи Н. А. Бердяева «Духи русской революции»
С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну. И многим начинает казаться, что единая и великая Россия была лишь призраком, что не было в ней подлинной реальности. Нелегко улавливается связь нашего настоящего с нашим прошлым. Слишком изменилось выражение лиц русских людей, за несколько месяцев оно сделалось неузнаваемым… Каждый народ имеет свой стиль революционный, как имеет и свой стиль консервативный. Национальна была английская революция, и столь же национальна революция французская. В них узнается прошлое Англии и Франции. Каждый народ делает революцию с тем духовным багажом, который накопил в своем прошлом, он вносит в революцию свои грехи и пороки, но также и свою способность к жертве и к энтузиазму. Русская революция антинациональна по своему характеру, она превратила Россию в бездыханный труп. Но и в этом антинациональном ее характере отразились национальные особенности русского народа и стиль нашей несчастливой и губительной революции — русский стиль. Наши старые национальные болезни и грехи привели к революции и определили ее характер. Духи русской революции — русские духи, хотя и использованы врагом нашим на погибель нашу. Призрачность ее — русская призрачность. Одержимость ее — характерно русская одержимость…
Великим писателям всегда открывались образы национальной жизни, имеющие значение существенное и непреходящее. Россия, раскрывавшаяся ее великим писателям, Россия Гоголя и Достоевского, может быть обнаружена и в русской революции, и в ней столкнетесь вы с основными оценками, предопределенными Л. Толстым. В образах Гоголя и Достоевского, в моральных оценках Толстого можно искать разгадки тех бедствий и несчастий, которые революция принесла нашей родине, познания духов, владеющих революцией. У Гоголя и Достоевского были художественные прозрения о России и русских людях, превышающие их время.

Смотрите так же:

Leave a Comment