1905—1907 гг. могли стать определяющими в развитии России в XX веке. Революционные события дали толчок и политической и экономической эволюции существовавшего режима. Ресурсы монархии оказались достаточно прочными, чтобы выстоять перед натиском локальных вооруженных выступлений и террора. Эти ресурсы включали в себя как наличие верных режиму силовых структур, сохранение традиций доверия и послушания значительной части населения, так и способность к самореформированию. Но если первые два компонента рассматривались (и достаточно самонадеянно) как абсолютные и неизменные, то самореформирование проявлялось лишь в качестве вынужденного процесса. Действительно, осознанных целей самореформирования большинство правящей элиты (за редким исключением вроде П. А. Столыпина) не имело. Задачи политической и экономической модернизации не воспринимались как осознанная необходимость.
В общественных кругах, различных политических течениях реформистские акции царя и правительства воспринимались как вынужденные, вырванные. Отсюда и двоякий итог событий 1905— /907 гг.: с одной стороны, власть одержала на этом этапе безусловную победу, с другой — база для оппозиционных и радикальных настроений не сузилась. Эти настроения оказались загнаны вглубь, но отнюдь не исчезли. Подспудно они охватывали все большее число людей и при определенных условиях могли вырваться наружу.
Требовались время, осознанный план реформ, привлечение к сотрудничеству умеренной, лояльной оппозиции для проведения модернизации. Не случайно Столыпин просил, требовал «двадцать лет покоя», чтобы преобразовать Россию.
Но модернизация могла быть осуществлена лишь при разрешении целого ряда коренных проблем, которые ярко проявились в 1905—/907 гг.
Во-первых, это проведение сбалансированной внешней политики, позволяющей не ввязываться в военные авантюры, становящиеся «ускорителями революций». Во-вторых, постепенное расширение гражданских свобод, приучение самой властью к разумному пользованию этими свободами. В-третьих, экономическая реформация, направленная на сочетание индустриального роста с формированием либерально-рыночных экономических структур во всех сферах хозяйства. Это позволило бы при сохранении ресурсов государственного управления сформировать широкие и влиятельные группы независимых собственников (крупных, средних и мелких), которые бы стали гарантом политической стабильности. В-четвертых, осуществление такой национальной политики, которая бы не позволила национал-радикалам поднять националистическую волну. И, наконец, в-пятых,— формирование институтов и правовых норм хотя бы умеренной социальной защиты.
Но времени, необходимого для решения этих задач, России отпущено не было. Не только отсутствие их осознания правящей элитой, но и политическая тактика всех оттенков оппозиции не позволили этого сделать. Крайние радикалы,
такие, как Ульянов-Ленин, утверждали необходимость решительнее «браться за оружие». И даже умеренные либеральные оппозиционеры фактически выдвигали лозунг «враг не слева», считая, что лево-радикальная опасность миновала, и главной задачей становится борьба с правительством, пусть даже и думскими методами.
И власть, и умеренная оппозиция переоценивали свое влияние на народные массы — прежде всего на крестьянство. Они не замечали, что в событиях 1905—1907 гг. явно проявлялись элементы типичной для России крестьянской войны с чертами «бессмысленного и беспощадного бунта», от которого упреждал еще Пушкин.
По в целом та думская монархия, которая сложилась к июню 1907 г., давала шанс на спокойное, эволюционное развитие страны. Этот шанс использован не был.