Экономическое развитие России. К началу XX столетия Россия представляла собой аграрно-индустриальную страну. Великие реформы 60-х гг. XIX века расчистили дорогу для быстрого буржуазно-рыночного развития. Этот тип развития характеризовался во всех странах прежде всего цикличностью: фазы подъема и развития сменялись фазами кризиса, и наоборот. Но при любых условиях начало буржуазной модернизации отличалось быстрыми темпами промышленного прироста, увеличением роли предпринимательства, ростом рабочего класса. Важнейшую роль стали играть крупные финансовые структуры: банки, кредитные и страховые общества. Россия с запозданием по сравнению с ведущими европейскими странами вступила на путь модернизации. Но успехи на этом направлении были немалые. В пореформенные годы объем промышленного производства вырос в России в 7 раз. По темпам промышленного роста Россия вышла на одно из первых мест в мире, обойдя традиционные капиталистические страны.
Одним из определяющих факторов развития российской экономики стала стабилизация национальной валюты. Стабильность рубля, который внутри страны свободно обменивался на соответствующий золотой эквивалент, сделала Россию привлекательным объектом для крупных иностранных капиталовложений. Активным и последовательным сторонником привлечения иностранных капиталов был выдающийся реформатор и государственный деятель С. Ю. Витте. Однако иностранные займы, полученные и распределявшиеся правительством, хотя и оживили промышленность, возлагаемых на них надежд не оправдали. Витте настаивал на том, чтобы провести либерализацию внешней торговли и разрешить иностранным предпринимателям покупать не только фабрики, заводы и шахты, но и землю, на которой они расположены. Но это ему так и не удалось провести в жизнь из-за сопротивления значительной части бюрократического аппарата. Витте заявлял, что «штаны купить можно, а вот надеть или снять их без команды… нельзя». Тем не менее приток капиталов даже на ограниченных условиях дал свои результаты. Национальный капитал, окрепнув и развившись, стал постепенно вытеснять иностранный, прежде всего путем собственных вложений в отечественную промышленность. Доля иностранного капитала медленно, но неуклонно снижалась. Капиталовложения (или иначе — инвестиции) направлялись в самые разные сферы: в железнодорожное строительство и в текстильную промышленность, в добычу угля и нефти, в машиностроение, в производство продуктов питания и в выплавку стали.
Особенностью промышленного развития России становилась более значительная доля, по сравнению с европейскими странами, казенной промышленности. Так, абсолютное большинство предприятий, производивших военную продукцию, по традиции принадлежало государству и им же финансировалось. Нередко это финансирование оказывалось неэффективным. В ряде отраслей, как, например, в паровозостроении, была велика доля государственных заказов частным предприятиям, что излишне крепко привязывало последние скорее не к государству, а к воле чиновников.
Таким образом, задачи экономической модернизации (в данном случае — переход от традиционного аграрного общества к современному — индустриальному) должны были исторически решаться по двум направлениям: ускоренной индустриализации и развития свободного рынка.
Процесс модернизации был одновременно ускорен и осложнен промышленным и аграрным кризисом 1900—1903 гг. Этот кризис носил мировой характер и достаточно болезненно затронул Россию. Сказалась неоправданная государственная поддержка некоторых фирм. Разорения и банкротства следовали одно за другим. Всего прекратили свою деятельность более трех тысяч предприятий.
В России идет вторая (после 1890-х гг.) волна монополизации.
В борьбе за выживание предприятия объединяются в картели и синдикаты. Для первых характер-
но объединение в целях регулирования цены на сырье и конечную продукцию, условий найма рабочей силы при сохранении производственной и коммерческой самостоятельности. Для вторых же важным было сохранение производственной самостоятельности при полном объединении коммерческих структур.
Монополии ограничивают действие свободного рынка. В странах, которые раньше России встали на путь капиталистической модернизации, уже начали приниматься меры по ограничению деятельности монополий. В начале 90-х гг. XIX века антимонопольное законодательство было впервые принято в США. В России же выход из экономического кризиса сопровождался усилением роли монополистических объединений. Официально регистрируются знаменитые монополии: «Продамет», «Продвагон», «Продуголь», «Особая распределительная контора заказов спичечной промышленности», контролировавшая 95% всего производства спичек, и т. п.
С промышленными монополистами были самым тесным образом связаны крупнейшие банки: Русско-Азиатский, Азовско-Донской, Международный коммерческий. Крупнейшими банкирскими домами в России стали дома Гинбургов и Поляковых. Некоторые отечественные банки действовали под контролем крупных иностранных банков. Так стал формироваться финансовый капитал, сочетавший интересы промышленных и банковских монополий.
Путь модернизации, на который вступила Россия к началу XX века, был объективно сопряжен с большими трудностями и противоречиями. Сказывались относительная слабость развития частного капитала, нехватка ресурсов для капиталовложений. Несмотря на приток иностранных и еще больший рост отечественных капиталов, нужда в них ощущалась постоянно. Их требовалось все больше и больше для развития железных дорог, вложений в тяжелую индустрию. Россия сумела решить важнейшие задачи в индустриализации легкой промышленности и стояла перед необходимостью развертывания индустриализации в сфере крупной тяжелой промышленности.
Важной проблемой для России стали источники индустриализации. В этих условиях государственная власть должна была обеспечить стабильное поступление налогов в казну. Но основная масса налогоплательщиков проживала на селе, не обладая высокой покупательной способностью, стабильными денежными доходами, а следовательно, и способностью регулярно платить налоги. Крестьянство платило государственный налог на землю, а также основную часть косвенных налогов, или акцизов. Акцизы включаются в цену товаров массового потребления. Ярким примером акцизной политики стала введенная по предложению С. Ю. Витте в конце XIX века винная монополия, дававшая казне изрядные доходы. К тому же в начале XX века не были завершены расчеты по выкупным платежам в соответствии с реформой 1861 г. Они давали казне еще 100 млн рублей в год.
Сложным был процесс модернизации в сельском хозяйстве. Население аграрных областей росло быстрее, чем производительность сельскохозяйственного производства. Сокращалась средняя площадь одного крестьянского надела. Часть современников воспринимала положение крестьян как трагическое. В 1901 г. большой успех имела книга земского врача А. И. Шингарева «Вымирающая деревня». Автор подробно рассказал о жизни двух воронежских деревень, а в заключение сделал вывод: «Низкий культурный уровень населения и его ужасающая материальная необеспеченность и безземелье стоят в непосредственной зависимости… от общих современных условий русской жизни».
С одной стороны, все пореформенное время аграрный сектор развивался: к началу XX века средняя урожайность хлебов составила 39 пудов с одной десятины земли (1 пуд = 16 кг, 1 десятина = 1,096 га) (хотя это в 1,5—2 раза ниже, чем в Европе). Но с другой — этот сектор был совершенно недостаточно вовлечен в рыночные отношения. В Центральной, Северной, Восточной России и на Северном Кавказе господствовала особая форма землепользования — община. Это значит, что крестьяне владели землей не единолично, а коллективно. Общинный «мир» обладал правом перераспределе-
ния земли, правом регулирования ее обработки. Урожайность на общинных землях была, как правило, ниже, чем на частновладельческих, в том числе и на части помещичьих. Именно последние давали основную долю хлеба, идущего на экспорт. Сами же крестьяне причину собственной бедности видели в недостаточном количестве земли, что приводило к стремлению изъять ее у частных владельцев, а так- же (что справедливо) в высоких налогах и акцизах. Все это создавало общий тревожный фон во взаимоотношениях крестьянства и властей, грозило социальными потрясениями в деревне.
Общинное землепользование защищали в России многие: и консерваторы-почвенники, видевшие в общине традиционный для русского крестьянина образ жизни, и социалисты-народники, считавшие, что через общину крестьянин наиболее верным и быстрым путем способен перейти к социализму. Государству же община была выгодна потому, что она упрощала сбор налогов, взимавшихся по принципу «круговой поруки». Характер аграрного сектора все больше приходил в противоречие с задачей модернизации страны.
Наряду с крупной промышленностью, общинным и частным аграрным сектором в России активно развивалось мелкое и среднее предпринимательство в сфере ремесла, бытовых услуг и торговли. Кустарная промышленность имела обширный и стабильный внутренний рынок сбыта. Современные формы капитализма в сочетании с традиционными укладами придавали российской модернизации противоречивый характер.
Модернизация в социальной сфере. Традиционное для Российской империи сословное деление стало с началом процесса модернизации все больше отходить на второй план. Шел процесс формирования новой общественной структуры, основанной на иных принципах. Наглядным свидетельством социальных перемен стало изменение характера крупных частных землевладельцев, или, как их было принято называть, помещиков, — главной опоры самодержавия. Количество помещичьих хозяйств приближалось к 100 тыс. Однако лишь небольшая
группа, около 16 тыс. человек, владела 80% всех поместных земель. Остальные были мелкопоместными. Экономическое и политическое влияние крупнопоместных владельцев было обусловлено прежде всего их традиционной близостью к верховной власти. Впрочем, даже среди крупнопоместных владельцев немалую долю составляли те, чьи земли были заложены и перезаложены в банках и в конечном счете переходили к новым владельцам из иной социальной среды. Русская литература конца XIX — начала XX века детально описала этот человеческий тип. По меткому выражению видного российского политика (и крупного помещика) В. В. Шульгина: «…класс, поставлявший властителей, их больше не поставляет. Был класс, да съез-дился». Помещичья часть политической элиты российского общества оказалась в ситуации, когда, теряя свои позиции, она оказалась не готова к изменениям, которые несла жизнь. Идет процесс «запустения дворянских гнезд».
Новым классом, все более уверенно заявляющим о себе, была российская буржуазия. Ее формирование проходило различными путями. Это могли быть потомки крестьян, ставших розничными торговцами и накопивших свои начальные капиталы, откладывая каждую копейку. Примером таких предпринимателей могут служить братья Рябушинские. Среди предпринимательских фамилий нередки были выходцы из старообрядцев. Для них характерны суровая предпринимательская этика, упорство, настойчивость, верность «честному купеческому слову», опора на семейный капитал. Таковы известные предпринимательские фамилии Прохоровых, Морозовых, Алексеевых.
В этой среде оказывались и люди с характером авантюристов, готовые на подлог и мошенничество ради сиюминутной выгоды. «Автором» многих финансовых комбинаций был знаменитый в России банкир и железнодорожный предприниматель Поляков.
Как и традиционное российское дворянство, буржуазия была многонациональной, включавшей выходцев из других стран, в частности Германии. Знаменитый текстильный фабрикант Кноп стал даже
героем поговорки: «Что ни церковь — то поп, что ни фабрика — то Кноп». Активными предпринимателями были и выходцы с Кавказа, например нефтепромышленники братья Манташевы.
Сумев в собственных интересах найти возможность объединения в монополии, российская буржуазия оказалась менее способной к политической самоорганизации. Ее раздробленность и не слишком активное участие в политике отражали незавершенность процесса модернизации в целом. Лишь немногие из буржуа (например, Прохоровы) осознавали важность решения социальных вопросов и организовывали для своих рабочих школы и налаживали медицинское обслуживание. Большинство предпринимателей не успело овладеть цивилизованными способами взаимоотношений с наемными работниками.
Меценаты из этой среды были немногочисленны, в основном из московского купечества, и оставили по себе добрую память. Передавший картинную галерею в дар России П. М. Третьяков, открывший доступный оперный театр С. И. Мамонтов, отдавший огромные средства на открытие университета в Сибири А. М. Сибиряков и другие покровители просвещения и искусств были известны всей России.
Однако заполнить нишу в политической элите, образовавшуюся в связи с умалением роли помещиков, российская буржуазия не успела.
Бурный промышленный рост неизбежно породил и класс наемных рабочих. Ранняя стадия индустриализации в сочетании с усиливавшимся аграрным перенаселением выталкивала в города, в промышленность тысячи людей, искавших себе применение. Их социальное и психологическое состояние отличалось неустойчивостью. Объективная ситуация, в которой они оказывались, невысокая квалификация, тяжелые бытовые условия, отсутствие законов, защищающих их права, колебания экономической конъюнктуры, безработица толкали рабочих к активным, радикальным действиям. Такое явление характерно для всех стран, вступающих на путь индустриализации и модернизации. Из 13 млн работающих по найму лишь 2,8 млн были кадровыми рабочими. Многие из них сохраняли наделы в крестьянской общине. Продолжительный рабочий
день (11—14 часов) не давал возможности повысить образовательный уровень. Тем не менее в рабочей среде стал появляться и слой, пусть узкий, квалифицированных работников с весьма высоким для своей среды культурным уровнем. Из их числа выдвигались рабочие активисты. Именно они становились проводниками революционных идей в рабочей среде. Немалая часть рабочих готова была пойти за лидерами популистского толка.
Развитие в России городов вызвало к жизни и слой, вошедший в историю как российская интеллигенция. Она рекрутировалась из всех слоев общества. Ее особенностями были стремление к высокому образовательному уровню и неудовлетворенность своим местом в обществе.
По переписи 1897 г., 290 тыс. человек имели высшее образование. Многие из них не интересовались политикой, уходя в свою профессию. Однако и в их рядах были весьма сильны оппозиционные настроения. Это еще одно отличие России от стран Запада. Западная интеллигенция с помощью выборов получала возможность войти в правящую элиту общества. Следовательно, ее оппозиционность не всегда принимала радикальный оттенок. В России же именно интеллигенция создавала ту идейно-революционную среду, которая отличалась как склонностью к бескорыстию и самопожертвованию, так и крайней революционностью, вплоть до применения терроризма и его морального и политического оправдания. Можно утверждать, что в интеллигентской среде формировались все оттенки общественного мнения: от консервативно-охранительных до радикально-террористических.
За интеллигенцией психологически тянулись и новые городские слои. Но они не обладали ни стремлением к социальной стабильности, ни культурным уровнем интеллигенции. Вот как описывал этих людей русский философ Г. Федотов: «Иногда это чеховский телеграфист или писарь, иногда парикмахер, приказчик, студент или реже рабочий. Профессия новых людей бывает иногда удивительной: банщик, портной, цирковой артист, парикмахер сыграли большую роль в коммунистической революции, чем фабричный рабочий». Такие люди в неустойчивой социально-психологической атмосфере оказыва лись весьма податливы на яркие, но упрощенные лозунги, и нередко сами становились лидерами различных движений.
Несмотря на кажущуюся стабильность и неподвижность аграрного сектора, в нем также шли глубокие социальные изменения. Деревня расслаивалась, что подрывало устойчивое господство «мира». В целом российская деревня продолжала и в начале XX века сохранять традиционный, патриархальный характер с господством патриархальной семьи и морали. Сельскохозяйственный трудовой цикл строго регламентировал уклад жизни. Однако внимательные и талантливые писатели, такие, как И. А. Бунин, А. П. Чехов, объективные исследователи указывали, что патриархальный консерватизм деревни неустойчив. Пореформенное время выделило крестьян, активно стремившихся к расширению хозяйства, росту его доходности, повышению товарности (то есть включению в активные рыночные отношения). К числу деревенской верхушки принадлежали и сельские богатеи иного рода: те, кто пользовался слабостями односельчан, давал деньги в рост. Если первые стремились к выходу из «мира», ведению самостоятельного хозяйства, то вторые предпочитали обогащаться, используя социальную ситуацию общины к своей выгоде.
На сельский быт стали оказывать влияние односельчане, которые постоянно или на время перебирались в города.
Слой крестьян-бедняков (а в нем крестьянин мог оказаться как по не зависящим от него, так и по субъективным причинам) в ряде губерний увеличивался. Власть «мира» — а нередко просто влиятельной группы односельчан — доходила до вынесения решений о телесных наказаниях. Попытки в 1900 г. отменить это право оказались безуспешными. Социальное расслоение крестьянства, неуклонное нарушение уклада патриархальной жизни делали социально-психологические процессы в крестьянской среде взрывоопасными.
Ощущение недовольства и смутная тяга к переменам постепенно проникали во все слои населения сверху донизу.
ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ
Из отчета саратовского губернатора П. А. Столыпина за 1904 г.
…Доказательством того, насколько крестьянин нуждается в земле и любит ее, служат те несоразмерно высокие арендные цены, по которым сдаются ему земли в некоторых уездах. В хороший год урожай с трудом оправдывает эти цены, в плохой и даже средний — крестьянин даром отдает свой труд. Это создает не только обеднение, но и ненависть одного сословия к другому, озлобление существующим порядком, на почве которого легко прививается пропаганда и возникают аграрные беспорядки, заражающие с неимоверною быстротою и соседние благополучные местности. Показал это и переживаемый год.
Жажда земли, аграрные беспорядки сами по себе указывают на те меры, которые могут вывести крестьянское население из настоящего ненормального положения. Естественным противовесом общинному началу является единоличная собственность. Она же служит залогом порядка, так как мелкий собственник представляет из себя ту ячейку, на которой покоится устойчивый порядок в государстве. В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщественников,— по образному выражению, мироеда. ‘Вот единственный почти выход крестьянину из бедности и темноты, видная, по сельским воззрениям, мужицкая карьера. Если бы дать другой выход энергии, инициативе лучших сил деревни и если бы дать возможность трудолюбивому землеробу получить сначала временно, в виде искуса, а затем закрепить за ним отдельный земельный участок, вырезанный из государственных земель или из земельного фонда Крестьянского банка, причем обеспечена была бы наличность воды и другие насущные условия культурного землепользования, то наряду с общиною, где она жизненна, появился бы самостоятельный, зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли…
Из воспоминаний А. П. Извольского о С. Ю. Витте
…Можно ли с полным правом утверждать, что граф Витте был «единственным государственным деятелем, которого дала Россия со времен Петра Великого»? Я этого не думаю. Его деятельность изобиловала ошибками, от кото-
рых Россия слишком страдала, чтобы отводить ему столь высокое место в истории страны. Я думаю, было бы более правильным сказать, что в известные периоды его службы благодаря смелости взглядов и решительности, с которой он проводил их, его можно поставить в один ряд с величайшими государственными людьми всех времен и всех наций…
Как только граф Витте сделался министром финансов, он сейчас же обнаружил явную склонность доминировать над другими членами кабинета и стал de facto, если не de jure, действительным главой русского правительства.
Осуществления этой цели он достигал не только благодаря своей властной натуре и непререкаемому превосходству над коллегами, но также и тем, что, будучи министром финансов, поставил все министерства в зависимость от себя, так как Александр III совершенно доверял ему, отказывая в санкции кредита без согласия графа Витте.
Но это превосходство недолго удовлетворяло честолюбие графа Витте, который мечтал распространить свою деятельность на руководство всей политической и экономической жизнью страны, чего в конце концов и добился.
Таким путем он осуществил контроль над бесчисленной армией чиновников всех наименований и рангов в войсках, во флоте, даже на дипломатической службе. В дальнейшем его стремление бесконечно распространять власть государства даже в сферу деятельности, отмеченную личной инициативой, привело к тому, что в течение десяти лет он был действительным господином 160-миллионного населения империи…
Из письма обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева,
1902 г.
…Со времени самого освобождения крестьян правительство как бы забыло о народе, положившись на то, что для него все сделано дарованием свободы. А народ стал нищать и падать… Потом, когда уже ясно стало, что с нищетою хаос бесправия воцарится в деревне, принялись, увы, только за мысль обуздать народ…
И создано учреждение земских начальников с мыслью обуздать народ посредством дворян, было забыто, что дворяне одинаково со всем народом подлежат обузданию.